Сцена – это увеличительное стекло, показывает и твои достоинства, и твои недостатки. Зритель тебе открывается, когда ты ему открываешься. Если ты врешь, зритель это чувствует.

Понимаете, сцена – она как увеличительное стекло, крупно показывает и все твои достоинства, и все твои недостатки. Зритель открывается тебе только тогда, когда ты ему открываешься, а если ты хоть на йоту врешь, зритель это сразу чувствует.

Жизнь моя – Сахалин

– У меня детство было и радостным, и голодным одновременно, у нас в семье работала только мама, а едоками были я, брат и бабушка. Но, несмотря на то, что жили мы архибедно, в доме у нас была любовь. И поэтому детство было счастливым. Моя жизнь – это Сахалин, меня сюда привезли трехлетней, и живу здесь практически всю жизнь.

Кстати, Клара – это мое театральное имя, меня родители назвали Клавдией. Но я свое имя не любила никогда, до отторжения, поэтому, когда я поступала в институт, то для всех была Клара. Я всю свою родню приучила называть меня только Кларой.

Почему Клара? Наверное, виной всему – рычащий звук «р», я этот звук просто обожаю.

Я книгочейка, мы жили рядом с библиотекой. Меня все библиотекари считали родной, я там пропадала.

Читала все! Но больше всего я любила сказки, только лет десять как перестала их читать. Что-то оборвалось, и мне очень жаль, что оборвалось. Когда ты уходишь в сказку, ты окунаешься в иной мир и в другое, очень интересное и необычное восприятие. Я перечитала сказки практически всех стран, и они оказали большое влияние на мое мировоззрение и мировосприятие.

После седьмого класса, когда мне едва исполнилось 14 лет, я поступила учиться в педучилище. Мама стала слепнуть, и мы с братом были вынуждены раньше времени войти во взрослую жизнь.

Кстати, Клара – это мое театральное имя, меня родители назвали Клавдией

Помню, как после окончания училища прибежала подружка с газетой в руках, в которой было объявление, что во Владивостоке открывается первый в СССР институт искусств. Я ведь артисткой мечтала быть с пяти лет! С тех пор как бабушка повела нас в кино смотреть «Повесть о настоящем человеке», о летчике Маресьеве. Когда сбили самолет, когда он падал, то у меня началась истерика. Я на весь зал орала: «Русского убили!..» Взрослые были вынуждены меня вывести из зала. Поток слез в фойе был водопадный. Взрослые не знали, как меня успокоить, вдруг одна из женщин говорит: «Деточка, ты не плачь, он живой, это же артист!»

В тот же день я решила стать артисткой: раз артисты творят такие чудеса и остаются живыми, я тоже буду заниматься этим же.

Дано или нет

На артиста выучиться невозможно, он должен быть у тебя внутри. Можно научиться изображать чувства, но это сразу видно. Научить проживать чувства – нельзя. Дано или не дано – по-другому не бывает. Понимаете, сцена – она как увеличительное стекло, крупно показывает все твои достоинства и все твои недостатки. Зритель открывается тебе только тогда, когда ты ему открываешься, а если ты хоть на йоту врешь, зритель это сразу чувствует.

Вообще, сцена – это волшебство. Я на ней смогу многое, для меня главное, чтобы тылы мои были крепкими. А я смогу…

Бывало, температура 39 градусов, до сцены ползком доползаешь, а как на нее ступил, все перестает болеть и беспокоить. Занавес закрыли – и ты снова без сил. Тайна!

В моем репертуаре практически не было отрицательных ролей, а у меня за спиной их более 250, и каких! Любая артистка мечтает о такой судьбе, как у меня. Здесь, на Сахалине, я 51 год в одном театре. Но за эти годы сменила более 15 театров… А все очень просто: каждый новый главный режиссер приходил сюда и приносил свой театр, свою школу и свой почерк.

Можно научиться изображать чувства, но это сразу видно. Научить проживать чувства – нельзя

У меня была роль Раневской в «Вишневом саде». Помню, были жуткие «ножницы»: моя человеческая суть никак не могла понять, как можно бросить детей? Я же работаю над каждой запятой автора, над каждым его словом, все пытаюсь понять – что он хотел? Вдруг я вижу, что у Раневской был суицид за границей. Мне в ту же секунду стало легче. Это же больной человек – все стало понятно, и роль пошла. Меня эта деталь смирила с ней.

За рыбой в лунку

Сахалин – организм особый. У меня здесь больше полжизни прошло, а зависти актерской, о которой так много говорят, я так и не узнала. У нас все по-другому. Это остров… Если просеять через сито песок, то самые крупные песчинки останутся. Вот так и сахалинцы: здесь остаются только те, кому остров стал родным, кто приехал сюда за запахом тайги, кто сердцем прикипел к этой земле.

Помню, когда меня наградили орденом Трудового Красного Знамени, с какой искренностью меня поздравляли коллеги, вы себе представить не можете! Стол накрыли, веселье было просто до потолка.

Обожаю природу, когда мне плохо – обязательно в лес. Меня лес лечит, восстанавливает мои силы, люблю на зимнюю рыбалку ездить. Я очень азартный человек, если рыба срывается с крючка, могу за ней в лунку лезть голыми руками.

Но я всегда сомневаюсь. Если ты перестал сомневаться и решил, что ты недосягаем – это все, конец. Актер сразу перестает существовать. Я каждый раз перед выходом на сцену волнуюсь, как студентка.

Я была хорошая хозяйка, сейчас уже нет. Мама любила мою жареную картошку, родные часто ждали меня после спектакля. Я приходила, картошка была почищена, мне оставалось ее только пожарить.

Я не понимаю словосочетание «матерящийся интеллигент»

Пока живы были мама, тетя, бабушка, в доме всегда было много людей. Мне порой было трудно найти спокойный уголок, чтобы над ролью поработать. Помню, как-то в сердцах воскликнула: «Ну когда же у меня будет тишина и возможность работать над ролью?» Сейчас живу одна, и у меня очень много тишины в доме. Но стала ли я от этого счастливей? Большой вопрос… Теперь готовлю, только когда внучка, дочка с зятем в гости приходят.

Меня в Южно-Сахалинске узнают даже по голосу. Стоит в магазине что–то сказать, как люди сразу головы поворачивают в мою сторону. Я до сих пор от этого тушуюсь. Нос почесать нельзя, постоянно под людским рентгеном. Обратная сторона узнаваемости.

Я не матерюсь, это моя принципиальная позиция. Мой нецензурный максимум – это выражение «Ну, мать, нехай»… Во всех ситуациях оно меня спасает. Я не понимаю словосочетание «матерящийся интеллигент».

Надо мяукать? Буду мяукать!

Театр – это миг, который у тебя однажды случается. Или не случается… Поэтому я научилась не бояться никаких ролей: от массовки до цариц и королев. Если надо, буду в кулисах мяукать и изображать кошку.

Помню, как одному из режиссеров не понравилась моя гражданская позиция, и он лишил меня права репетировать роль. Нас было два состава, он постоянно работал с другой актрисой. А меня дней по десять просто не замечал. Я все стоически переживала, наблюдала за каждой репетицией, не проронив ни звука. За пять минут до начала генеральной репетиции он приглашает меня на сцену.

Вообще, сцена – это волшебство

Он рассчитывал, что я провалю роль, а я спектакль сыграла. Помню, что в конце спектакля я прыгала на одной ножке и радостно повторяла одно единственное слово – «Победа!». Это тоже театр.

Чего мне хочется от жизни? Не люблю впадать в банальности. Но мне, правда, хочется, чтобы зло никогда не касалось наших душ, наших сердец, наших родных и близких, нашей Родины. Хочется!

Прямая речь

Анна Жук, заместитель министра культуры Сахалинской области:

– Клара Константиновна Кисенкова – это бездна обаяния!

Ее любят и уважают уже несколько поколений сахалинцев. Любят за то, что она не играет на сцене, а очень достоверно проживает жизни и судьбы своих героинь. В ней нет ни капли звездности и позолоты, она очень простой человек. В самом лучшем смысле этого слова.

Источник новости: http://www.amur.info/column/yaroshenko/6881