Он живет в 300 километрах от Москвы, спит на русской печке, не моется в бане, в день выпивает по бутылке водки. Говорит, что только в войну был счастлив.

Он живет в 300 километрах от Москвы, спит на русской печке, не моется в бане, в день выпивает по бутылке водки. Самой памятной страницей его 84-летней жизни была давно минувшая война. Говорит, что только тогда он был счастлив…

Калужское сельцо Кондрыкино – родина моей бабушки. Благодаря ее рассказам я в нем как будто и вырос. С самой малочки знал про всех Федосок и Марьичек, Васют и Иванов. Баба моя сердечной тоской горевала по своей родине, с которой она, вдова с пятью детьми, была вынуждена уехать вскорости после окончания войны.

«Немец проклятый все сжег и разрушил. Мы лебеду ели да на себе пахали и боронили», – тихо говорила она о том послевоенном лихолетье.

Но в Кондрыкино ее тянуло, и она раза три туда ездила в гости. Девять дней тряслась в общем вагоне (на плацкартную полку денег не было) ради мига общения с «родной зямелькой».

– Пойдем к деду Солдатову, его, как Путина, зовут – Владимир Иванович, ага…

Спустя 66 лет после ее исхода с разоренной земли судьба занесла в те партизанские края меня – её самого младшего внука.

С неба Творец густыми горстями сыпал холодную слякоть. Дорога петляла шустрой змейкой меж густого перелеска, который явно вырос на месте брошенного поля.

Кондрыкино встретило одинокой хаткой, на веранде которой голубела цифра 9. На мой стук выскочила девка дурноватого вида: «Ой, я сейчас дядь Серёгу позову». Дядь Серёга оказался на три года старше меня, с густым запахом перегара и недельной седой небритостью.

Меня он почему- то называл исключительно «молодой человек». Я не перебивал…

– Пойдем к деду Солдатову, его, как Путина, зовут – Владимир Иванович, ага… Ему 84 года, он все помнит, – бубнил Серёга.

Раскисшая от грязи тропинка того и гляди норовила выскользнуть из-под ног. Жменька хаток, которые взросли здесь сразу после того, как прогнали немца. Посередине этой жменьки единственный «зуб» цивилизации – синий таксофон на черном от жизни столбе.

«Тезку» Путина Серёга будил минут пять.

– Млять, тебя телевидение снимать будет, – сипел Серёга.

Дед Володя вышел чумазый, с лохматым, как у петуха, горлом, из-под криво застегнутого пиджака торчал несвежий тельник. Закисшие, подбитые трахомой глаза, валенки в глубоких галошах. Амбре из мочи и перегара…

А так я хорошо живу, пенсия почти 16 тысяч, автолавка раз в неделю приезжает, свет у хате горит. Че еще надо?..

– Когда немец-сука сюда пришел, мне девять лет было. Усё помню! Лютовали они страшно, нас из хат повыгоняли, мы и в лесу жили, и в землянках. Ага…

Я, помню, им на туалете нагадил, отомстить хотел, так они потом заставляли мыть все. Но не убили, не…

Помню, как наш самолет их бомбил, как они по нему из пулемета палили. Но не попали, а мы так радовались, что фрицы не попали…

Когда немца наши попёрли, он, сука, церковь узорвал. А церковь была каменная, белая и высокая до неба. Потом на ее месте школу построили. А потом и школу закрыли, дети кончились…

Я в школе работал завхозом и сторожем. Меня усе уважали и называли Владимиром Ивановичем.

Детей у мяне четверо, дочка у Магнитогорске живет, но глаз сюда давно не кажет, забыла папку… (Плачет). Еще одна дочка у Маскве живеть, тоже редко бывает. А два сына жавут у Людиново, одному недавно ногу отрезали. Пальцы сначала почернели ни с того ни с сего. Ну, врачи, не думая, ногу-то и отняли… Теперь сын мой без ноги. (Плачет).

Как я живу? Да хорошо живу. Бабка померла, на второй жанился. Ее вчера на скорой у больницу увезли. Чего-то заболела. Помрет, я еще жанюсь. А чаво мне делать?

…Анна Николаевна Анишина, как хорошо, что осенью 1950 года ты погрузила своих пятерых девок в товарный вагон и уехала на Дальний Восток

Сам себе похлебку варю, хорошо. У армии когда служил, усему научился. Сплю на печке русской, там теплее.

Водку? Пью!.. – расплывается в беззубой улыбке, его трахомные глаза светлеют и теплеют на этом слове… В них появляется смысл.

В день выпиваю поллитру или полторы, без «беленькой» есть не могу. Аппетита нет совсем. А как выпью и поем. У меня у нутри ничего не болит. Все, как у молодого, еще.

Баня у меня есть, я даже туда воды натаскал, но не затапливал. Не хочу… Чё одному мыться-то?..

А так я хорошо живу, пенсия почти 16 тысяч, автолавка раз в неделю приезжает, свет у хате горит. Че еще надо?.. Токо вот беда – сыну ногу отрезали… (Плачет).

А хочешь частушку спою? «Через тын, через тын, через колотушку, целовали девки х… в самую макушку…» – хохочет розовыми дёсенками.

…Уходили от него по той же расквашенной тропинке, подошли к месту, где стояла церковь. От нее остался бугорок земли и обломки красных, как запекшаяся кровь, кирпичей...

…Анна Николаевна Анишина, как хорошо, что осенью 1950 года ты погрузила своих пятерых девок в товарный вагон и уехала на Дальний Восток.

Родненькая моя, ты всегда была мудрым человеком…

Источник новости: http://www.amur.info/column/yaroshenko/6926