Российский православный портал о благотворительности «Милосердие» опубликовал большое интервью с приемной мамой Максима Абрамова из Амурской области. По вине родной матери ребенок лишился обеих ног. Сейчас он стал знаменитостью. Но его приемная мама считает, что интерес к мальчику как к «диковинному инвалиду» вредит и ему, и обществу.

«Людям невдомек, что чувствует и думает при этом сам «объект». А Максиму уже 10 лет, и он все понимает», – пишет издание.

О Максиме узнала вся страна после того, как полуторагодовалый мальчик получил страшнейшие ожоги при пожаре. Малыш был один дома. В свою кроватку он затащил включенный обогреватель. Врачам пришлось ампутировать ребенку обе ноги по бедро. Максима ждал дом ребенка для инвалидов, ведь его мать лишили родительских прав.

К счастью, о Максиме узнала жительница Санкт-Петербурга Инна Лаллав. С тех пор жизнь мальчика полностью изменилась. Сейчас ему 10 лет, он занимается спортом и известен как единственный юный скейтбордист без ног, виртуозно владеющий этим не самым простым спортивным снарядом.

Сестра вымолила брата

«Я ненавидела его мать – по-настоящему, затопляющей горячей волной, только один раз, – признается приемная мама Максима Инна Лаллав. – Когда увидела на снимке дома, где он жил, желтые резиновые сапожки. Максюша носил их накануне пожара. Когда у него еще были живые ножки».

Инне нелегко произносить это, потому что ненавидеть ей не по душе. Она любит и умеет любить. Небольшого роста, тоненькая, женщина почти все время тихо улыбается, хотя то, что она говорит, совсем не весело. Разговор с журналистом происходил в кофейне, сетью которых Инна управляет. Зарабатывать деньги она умеет – и умеет их тратить.

Нет смысла описывать, сколько сил и нервов, а порой и денег стоило Инне пройти путь от обычной женщины, узнавшей о несчастном ребенке и начавшей ему помогать, вначале дистанционно, до полноценной приемной матери. Было все: надежда, отчаяние, непонимание друзей и близких, равнодушие одних чиновников и неожиданная помощь других, милосердие одних врачей – и черствость других. И то, чего Инна совсем не ожидала: что ее будут травить в соцсетях незнакомые личности, обвиняя в том, что она пиарится на горе малыша.

«Против были все – почему бы просто не помогать ему в больнице или в детском доме, зачем обязательно брать на себя полную ответственность за чужого ребенка? Они не понимали – он не был чужим, сразу, как я его увидела. Поддержала решение только моя дочь Наташа, она немного старше Максима. Если бы не она, не было бы с нами Максиплюшина. Она, как коршун, бросалась на всех, кто пробовал обидеть его. Ей он доверяет бесконечно. Он может мне не рассказать что-то, а ей скажет. Да, и она тоже немножко скрытная, многое в себе, но они между собой секретничают, как два "тихушника"», – рассказывает мама.

Он кричал и закрывался от фотокамер

О клинике, где лежал Максим перед тем, как попал в семью, у Инны воспоминания разные. Да, это великолепное лечебное и научное учреждение, где занимаются самыми тяжелыми детьми, – научно-исследовательский детский ортопедический институт имени Турнера. Ведь мальчик начисто лишился обеих ног и его нужно было протезировать, то есть готовить ослабленный организм к операции, учитывать, что ребенок совсем маленький, то есть будет расти, и кости, которые остались от ног, – тоже, что ему нужны совершенно особенные протезы и послеоперационный уход, длительная реабилитация и, по сути, обучение ходьбе с нуля.

«Я знаю, что в этом институте великолепные специалисты и делают они совершенно невозможные вещи. Но у меня в памяти остались и горькие страницы. Максим был для них, для персонала, одним из многих пациентов. Он был "государственным ребенком" – то есть ничьим. Меня не пускали к нему, потому что я была одна из нескольких претендентов на усыновление и самая проблемная – все время что-то для ребенка требовала, например, врача-реабилитолога, оплатила его работу, а мне говорили: "Как это – к одному будет приходить реабилитолог, а к другим – нет, это несправедливо!" Но я не могу заплатить за это для всего института, я не миллионерша, хотя многие думали иначе. У меня был небольшой бизнес, как и сейчас», – вспоминает Инна.

Зато журналистов к Максиму пускали всегда – это была тогда «жареная» тема и мало кто мог отказаться на ней подзаработать. Нет, это были не злодеи, они искренне охали и ахали, глядя на маленького страдальца, который в очередной раз примеряет протезы и падает с них под вспышки камер. Для одного фотографа – надел-упал, и так несколько раз, несколько дублей, для другого – надел-упал, для одной телекомпании, для другой…

«Насколько его это травмировало, я узнала в один момент. Когда я его уже забирала домой, когда он уже перестал был ничьим, а стал маминым сыном, я меняла карточку в фотоаппарате. Не снимала, а только меняла карточку. Максимка увидел камеру и закричал, закрываясь руками: "Мама, нет, нет! Мама, нет, нет!"», – продолжает мама.

Дикая боль, вода в лицо и захлебываешься

Когда Максима вывезли в коридор, за которым начиналась счастливая домашняя жизнь, он сидел в коляске в полосатой рубашке. Это запомнилось Инне на всю жизнь – улыбающийся мальчишка, полосатая рубашка, коляска и… пустота на том месте, где у других ноги. Предстояло многому учиться заново, а многое для ребенка стало вообще откровением – например, что это твой чистый, теплый, обустроенный дом, где тебя ждут и любят. Некоторые страхи из прошлого преодолевали с трудом.

«Максюшин не мог мыться. Он панически, до крика боялся воды. Затащить его в ванну, под душ было делом нереальным, мы его умывали с ладошки, сначала просто глаза протирали, потом он стал даваться мыть лицо, и уже потом дошло до нормального мытья. Он сам не знает, почему так боялся воды, но я предполагаю, что это из-за того пожара. Его же тушили. Максимку тушили. Пожарные поливали водой дом. Ребенок был без сознания, а тут ледяная вода, видимо, привела его в чувство, и этот ужас – дикая боль, вода в лицо, когда захлебываешься… Он этого не помнит, я просто так думаю, откуда такой страх. Зато теперь знаете, как он плавает! Он же занимался по особой программе с тренером, теперь в бассейне меня обгоняет. Я плыву, как обычный человек, а сын – пользуясь особой техникой, которая дает преимущества», – гордится Инна.

Она не делала зла сознательно

О биологической матери Максим не спрашивает, но Инна понимает, что может спросить в любой момент, – самому в голову придет или кто-то подтолкнет неумным вопросом. Ответы у нее готовы. На самом деле, мальчик знает, что его родила другая женщина, ее здесь называют, когда приходится, «мама Галечка».

«Я ее никогда не видела и, честно говоря, видеть не хочу. Не о чем нам говорить. Но она у меня вызывает не ненависть, а жалость. Она не делала сознательного зла, только по глупости и по наивности. Бедная деревенская девочка, представляете, Амурская область, поехала искать счастья в город, счастья не случилось, вернулась беременная, родила, отец неизвестен, дала сыну свою фамилию и имя своего отца в качестве отчества. Стала пить. Ушла выпивку искать, оставила мальчика одного дома. Она ведь по доброте оставила ему обогреватель, чтобы он не замерз. Когда узнала про пожар – сбежала. Ее судили, посадили, лишили родительских прав. Сейчас она снова пьет и снова кого-то родила, может быть, не раз. Она не искала встреч с нами, скорее всего, понимая, что глубоко виновата перед ребенком. Но если кто-то ее подобьёт на какое-нибудь ток-шоу, а сейчас это, сами знаете, модно, – пока не представляю, как это будет. Нам шоу не нужно. Нам нужна нормальная спокойная жизнь», – говорит мама Максима.

У детей праздник, а ваш сын на протезах

С одной стороны – у Максима в его замечательной семье все отлично. С другой – есть общество, которому инвалиды по-прежнему не слишком нужны. Можно сколько угодно произносить высокопарные фразы о всеобщем равенстве и об интеграции инвалидов в обычную жизнь, но судьба Максима говорит о другом. Прежде всего – его не берут в школу.

«Максюшин очень хочет учиться в обычной школе, с обычными детьми. Мы же ему все время говорим о том, что он такой же, как все, он гуляет с собакой, он пылесосит, на скейте катается, а в школу ему путь заказан, получается. С детского сада это пошло. Максим ходил в хороший детский сад, и на одном празднике директор меня отводит в сторону: "Поймите правильно, родители других детей просят вашего мальчика покинуть зал, у детей праздник, а ваш сын на протезах может их расстроить, они платят за наш садик не для того, чтобы морально травмировать своих детей". Я так не плакала с тех пор, как впервые увидела Максюшу еще в больнице. Конечно, мы ушли оттуда. Не из зала, а вообще. То же самое со школой. Приезжаем, показываем отметки, характеристики психолога – сын ведь на домашнем обучении и учится он хорошо, – директор кивает головой, просит время подумать, а потом говорит: "Ой, нет, ему будет трудно здесь. – Как трудно? Он же не ползает, он ходит, он все умеет! – Нет, другим детям будет неприятно"», – приводит диалог Инна.

Незрячий педагог

Как пишет «Милосердие», на самом деле не детям будет неприятно, не они говорят такое директору, а их родители, взрослые люди – они считают, что мальчик-инвалид не должен омрачать радостную школьную жизнь их отпрысков. Обычные дети, между прочим, к Максиму относятся как к равному. На протезах? Ну, бывает, бегать не можешь, зато на скейте катаешься, плаваешь, умный, веселый, добрый – что еще надо для общения? Из-за этого фактического поражения в правах Инна и создала свою школу-сад, где занимаются дети-инвалиды.

«Их немного, зато каждому уделяется внимание педагогов. У кого-то аутизм, у кого-то ДЦП, и все они оказывается за бортом обычной школы, где нужны только "полноценные члены общества". А мы не нужны. Моя школа называется "Сто языков". Конечно, это не сто иностранных языков, но это языки общения с миром и друг с другом – кто-то это лучше делает жестами, кто-то воспринимает мир через запахи или через музыку, мы ведь все разные, но можем и должны найти общее в наших интересах. Мы организуем пространство жизни здесь и сейчас, чтобы дети росли, воспринимая этот мир органично, учась всему новому не через силу, а по естественной потребности. Например, нас есть чудесный педагог – он незрячий, он учит детей восприятию мира "с закрытыми глазами", и это очень интересно. Я в юности хотела огромную семью, 16 детей, чтобы все строчки в паспорте были заполнены. Вот они и есть, эти дети, – это моя школа, а не только двое моих родных», – объясняет Инна Лаллав.

Ты должен быть на шаг впереди

Живя в социуме, невозможно на него не реагировать. Когда Максима еще возили в коляске – он нетвердо владел протезами, – как-то подбежала одна пожилая женщина и укрыла мальчика детским одеяльцем. На вопрос Инны, зачем это, прохожая заявила: «Инвалидов надо накрывать и прятать, а то другие дети их боятся или могут обидеть». С другой стороны, сообразительный Максим сам понял свою исключительность. Когда ему хотелось поиграть с чьей-то игрушкой на детской площадке, он просил игрушку не у ребенка, нет, он ковылял на протезах к его матери и так выразительно смотрел ей в глаза, что та не могла отказать «бедному инвалиду». Инна, столкнувшись с такими манерами сына, стала отучать его от этого. Помогло.

«У нас есть самодельная книжка-дневник – "Максимкина книжка". Там есть вся его жизнь у нас. И даже полосатая рубашечка, в которой я забирала его из больницы, хранится. Сын мне как-то сказал: "Мама, получается, что я такой долгий путь к тебе проделал!" Скейтборд, многочисленные интервью, известность, – не главное. Главное, что он живет полноценной жизнью, учится, развивается, познает мир. Я говорю сыну: "Ты должен быть не вровень с другими детьми, ты должен быть на шаг впереди них, потому что они здоровы, а ты нет, и у тебя должно быть преимущество"», – заключает мама Максима.

Источник новости: https://www.amur.info/news/2019/12/04/164210