Откровенно о женщинах, актерстве, онкологии и переломанном позвоночнике. Честно о коммунистах и «дуре-России», которая зашла не туда.

Поступать в Щукинское он приехал с твердым убеждением, что люди искусства – это проповедники. Поэтому, не найдя сразу темы для «проповеди», он сбежал из училища. Спустя несколько лет актерская судьба все же настигла его. Он страшно не любит хвалиться сам, а других хвалит очень аккуратно. «У нас уже все стало "гениальным" – и бабы, и кофе. Разбрасываемся этим словом, как песком на побережье», – ворчит народный артист.

Попало в День победы

– Мое детство – это война. Когда она началась, мне было четыре годка, и я очень многое помню. А детская память часто цепче, чем взрослая. У меня брат младший, родившийся в январе 1942 года, он настоящая жертва войны. Хиленький, росточка малого. Бледный и слабенький. До сих пор стоит перед моими глазами картина, как моя молодая, красивая и беременная братом мама с каменным лицом замирала у радио и слушала сводки с фронта. Ну разве может женщина, проходившая всю беременность с каменным лицом, родить ребенка с нормальным здоровьем? Братик мой всё детство умирал от букета болячек. Мама говорила, что его родила дважды: она ему всю свою кровь перелила. Он выжил благодаря ее донорству.

Мне помнятся «последние известия» от Советского информбюро. Как мрачный голос Левитана говорил: наши части оставили, оставили, оставили… И не было конца и края этому страшному «оставили». И только переломной зимой 1943 года фрица остановили. Кто остановил? Сибиряки!

Сегодня, увы, наши гаджеты-айпады нас надеждой питают все меньше и меньше

А я кто? Сибиряк! Хоть и сопли по колено, но сибиряк. Сколько гордости во мне было, не представляешь. Ты можешь не верить, но я помню, что 9 мая 1945 года была среда. Домой пришел после часа ночи – победу праздновал с пацанами. Новосибирск гудел от счастья, вот в этом гуле были и мы. По возвращении домой победитель был матерью нещадно выпорот, она места не находила, все меня искала. Ты можешь не верить, но я помню, о чем говорил Сталин в своей речи 3 июля 1941 года. Фрагментарно, но помню. А ты говоришь – детство!

И не зря же я помню отрывки речи Сталина почти 80-летней давности. Из этих речей репродукторов мы ловили главное – надежду. Сегодня, увы, наши гаджеты-айпады нас надеждой питают все меньше и меньше. Хотя жизнь человеческая вся та же, а надежды меньше! Голодали, влюблялись, мельчили и возвышались. Ничего нового в природе людской-то нет. В наших советских фильмах ощущение надежды густо висело, сегодня этого нет. Кино есть, а надежды нет. Вот это беда.

Сегодняшние девки юбку носить не могут, у них этой культуры нет. Джинсы и лабутены, мать их… А тогда они в гимнастерках сплошь да рядом были, да в юбчонках суконных, но ходили и двигались, как королевы.

Жидковат для искусства

Актерство мое? Тут целиком виноват мой друг Витя Лихоносов, это который потом стал писателем. Так это он заболел актерским делом, он где-то по телевизору увидел Веру Пашенную в роли Вассы Железновой и… пропал. Витя был мальчик стеснительный и не очень уверенный в себе, уговорил меня ехать в Москву, поступать на артиста за компанию. Уговорил! Витьку не приняли, а меня взяли.

Я всегда был самым эмоциональным из нашей дворово-окраинной компании. Бурнее всех на слово реагировал. Мог расплакаться и расчувствоваться от одной строчки. Но мои крестьянские корневые гены научили самому главному: крестьяне – это кормильцы. И вот такой эмоциональный кормилец приехал поступать в знаменитое Щукинское училище.

Сегодняшние девки юбку носить не могут, у них этой культуры нет

Поучившись в театральном пару месяцев, решил бросать это дело. Почему? Опять от войны! Военный подранок, я не мог тогда понять, зачем мне это надо. Для меня искусство всегда было сродни проповедничеству. А я тогда не понимал, что и как я буду проповедовать. Жидковат был.

Какие зерна туда нести и бросать, я тогда не понимал. А раз не понимал, то и ушел. Я сам себе не понравился. «Я ватник, я советский, я москаль. Я сын иного времени и века» – не помню, чьи это строки, но они целиком и полностью про меня. Понимаешь, я всегда умел Родину любить, а предавать и хаять ее так и не научился. Это, видимо, все от той военной тарелки репродуктора, из которой я так жадно, как птенчик, глотал каждое слово.

Вахтанговская система обучения – гениальная, в «Щуке» в первый год учебы никаких отрывков нам не давали. Только этюды и этюды. Мы медленно, но верно привыкали к искусству. Иногда нам давали уроки самостоятельности. Покажи, дескать, что можешь.

Мои однокурсники по первому заходу в артисты были Слава Шалевич, Вася Ливанов, пацаны все были тогда зеленые. Помню, мне предложили отрывок Павки Корчагина, а меня совесть замучила. Ну какой я Павка Корчагин? Я же внутреннего права не имел прикасаться к этой судьбе.

Для меня искусство всегда было сродни проповедничеству

Я тогда жизни не знал, и поэтому решил ее узнать, бросить учебу и поехать работать на целину. Театральный педагог Юрий Васильевич Катин-Ярцев душа-человек был. Я ему говорю, так, мол, и так, жизни я не знаю, поэтому поеду ее узнавать. Он меня месяца полтора уговаривал – бесполезно. «Иди, – говорит, – к ректору». Я пошел со своим «Извините, я жизни еще не знаю». Ректор, мне говорит: «Сдай экзамены за первое полугодие». Я сдал все экзамены и… поехал на целину. Перед поездом двум девчонкам в любви объяснился, одна из них фотографию подарила мне, дураку.

Мама писала потом руководителю курса: «Скажите честно, что мой придурок там наделал, за что его отчислили?» Она поверить не могла, что я сам учебу оставил.

На целине работа у меня была тяжкая, кувалдой махал по 15 часов в сутки, делали основу под мостовые опоры. И был я при этом абсолютно счастлив! Абсолютно!

К лету вернулся домой и решил поступать в сельхозинститут, искренне считал: ну надо же развивать родную страну! Ее развитие в сельском векторе мне виделось наиболее подходящим. Я поступил на агронома в Новосибирский сельхозинститут. Потом меня потянуло в море, хотел поступать в мореходку. Посмотрев на мои метания, мать погнала меня работать в Заготзерно грузчиком. Там я заработал денег на билет до Москвы и вернулся в родную «Щуку». Во как меня мотало!

Рабочий инструмент – душа

Меня приняли вольнослушателем, я вечерами ходил на разгрузку вагонов. Знаешь, что самое неприятное? Когда у всех экзамен, а ты не нужен. Никому не нужен. До тебя дела нет. Вольнослушатель! Я снова психанул и уехал. Вернулся только через год и стал старательно учиться на общих основаниях. Так что школу я прошел, будь здоров. Которой, кстати, безмерно благодарен.

Говорят, что артист постоянно должен нравиться. Для мужской природы это противоестественно. Слава богу, меня это минуло. Мое актерское предназначение – проповедовать. Это меня и держит на плаву. Я всегда был готов уйти в грузчики-плотники. Особо не держался за актерское дело. Эмоциональная у нас профессия.

Женщина куда более эмоциональна по природе своей. Знаешь, какая нервная активизация начинается во время действия? Порой, кажется, что сердце остановится от перенакала… Еще очень важна влюбленность, а я был влюблен на каждом курсе, да не по одному разу.

У нас вся профессия на нервах, на эмоциях. Других механизмов нет

Как-то от нервного стресса я заболел, жил как в бреду. Меня качало и болтало из стороны в сторону, я половины людей не узнавал. Но когда выходил на сцену, то чувствовал себя в полном порядке. Не болело ничего! Голова была ясней ясной. Ухожу со сцены – снова никакущий. Нервная активизация колоссальнейшая.

У нас вся профессия на нервах, на эмоциях. Других механизмов нет. Рабочий работает руками, ученый думает головой, а у нас только нервная клетка. Только эмоция.

Почему артисту можно без образования? Нельзя научить этому самому нерву и душевной чувственности. Надрессировать можно собачку в цирке, а научить чувствовать нельзя. Надо верить в то, что ты делаешь, переживать, и категорически нельзя быть равнодушным. Категорически!

Где силы беру? Без работы я не могу. Не могу! Вот когда тебе будет 79 лет, ты поймешь, сколько деталей у тебя в организме, и каждая, зараза, тебе напоминает: «А помнишь, я тебе сигнализировала, а ты от меня отмахнулся…»

Позвоночник-то у меня сломанный и особенно болеть начинает в минуты безделья. Поэтому все что угодно, но только не лежать и не сидеть без дела. А бежать, бежать и бежать….

Коммунизм в голове, а не в партбилете

У меня все в жизни получалось от головы, а не от гормонов. И, извини, еще от коммунизма. Убежден, что этика коммунистическая вся вышла из десяти заповедей. Итальянский живописец Тициан умер в 99 лет в расцвете творческих сил. Гормон? Не знаю. Микеланджело спину себе свернул, расписывая Сикстинскую капеллу. Во как увлечен был! Так что мне ближе и понятней интеллектуальное начало творчества, а не половое.

Я по себе понимаю, что самое большое удовлетворение получаю именно от творчества. Ну, сам посуди: на Сахалин из Москвы летел больше 8 часов, сразу из аэропорта поехали в городок за 200 километров. А там такой зал, так принимали, что я напрочь забыл, что мне скоро 80 лет, сколько я летел, что и где у меня болит. Забыл! Веришь? Ощущение собственной нужности перешибает все.

Я убежден, что сейчас человечество заехало сильно не туда, а дура Россия уж тем более.

Сегодня в тренде два непримиримых направления. Это слепое преклонение перед Западом и русский квасной православный патриотизм. Они не услышат друг дружку никогда. Никогда! Вот в чем беда. Сегодня все больше мы стремимся к потреблению и все меньше и меньше думаем о созидании.

Почему я никогда не был членом коммунистической партии с моей-то коммунистической душой? А коммунист и член партии – это разные вещи. Часто бывает, что даже диаметрально противоположные. Главное, чтобы партия была в душе, а не в партбилете. А то вчера вы, с*ки, с партбилетом наперевес, сегодня – с подсвечником. Вы тогда врали и сейчас врете. А когда коммунизм в душе, это надежней. Душа-то, она, матушка, только вместе с жизнью вынимается.

Ощущение собственной нужности перешибает все

Главное, чтобы не сносило голову и не было титанического самоуважения… Когда мне один известный артист говорит в кулисах: «Юр, а если я вот так погляжу – хорошо будет? Или, может, голову чуть по-другому повернуть, а?», то у меня на это позерство, кроме матов, ничего нет. Ты выходи к зрителю, как к родненькому, и смотри на него, как в детстве на маму смотрел, а в юности на девчонку любимую. И будет у тебя любовь и уважение что ни на есть народное и искреннее. Уверяю.

Георгий Александрович Юматов был без актерского образования, но проживал свои роли так, что глаза белели от правды и накала. Вот о таком актере Станиславский только мог мечтать. Жить надо в кадре или на сцене. Жить, а не играть! Тогда все у тебя будет, и профессия тебе скажет спасибо. Обязательно скажет. Нужно обязательно влезть в шкуру.

Великий актер Александр Алексеевич Остужев, пребывая в образе Отелло, когда «всадил в себя нож», потерял сознание. По-настоящему! Его спросили: «Что с вами?!» Он ответил: «Не знаю, мне стало плохо».

Правда родом из детства

Извини, похвастаюсь. Мне авторитетные наркологи говорили, что я в «Маленькой Вере» сыграл отца с точной клинической картиной алкоголизма. Да я же этих мужиков с детства видел. А когда с детства не видишь и не понимаешь, то правды добиться почти невозможно.

Пример говорю очень честный. Рубен Николаевич Симонов, соратник Щукина – я посмотрел его в спектакле «Филумена Мартурано». Италия! И ничего такого удивительного не заметил. Италии я там не увидел, понимаешь? А когда я посмотрел Марчелло Мастроянни в этой же работе, то мне все стало ясно в одну секунду. Не покажешь достоверно чужую природу и породу только потому, что ты ее не знаешь, ты не был в той шкуре.

Жить надо в кадре или на сцене. Жить, а не играть!

Когда Запад берет Достоевского, то они выдумывают то, чего не знают. А моего сержанта Уханова из картины «Горячий снег» никакой Марчелло Мастроянни никогда в жизни не сыграет. Никогда! Он понятия не имеет о его жизни, а я ее с пупка впитал. Таких сержантов после войны тьма была, я вырос среди них. Мне ничего не надо было придумывать и наигрывать. Я в этом почти 80 лет живу.

Тарковский – русский человек

Андрей Тарковский? Знаешь, почему у меня, неэлитарного, все получилось в его элитарном кино? По одной простой причине: он тоже русский человек. Сценарий «Андрея Рублева» они писали вместе с Андроном Сергеевичем Кончаловским. Кстати, Запад записал эту картину в десятку лучших фильмов мира! А мы нет, мы его сначала гнобили со всех сторон и с высоких постов. Почему такой успех случился? Андрон написал свои очень честные «Низкие истины», да душенька-то болела у Андрея Арсеньевича Тарковского. Он прошел свою школу несчастий, и достиг того высочайшего градуса правды. Все очень тонко и очень индивидуально.

У нас все гениальное – от бабы до кофе

Никита Михалков – шикарный артист, вот сейчас он делает программу «Бесогон», низкий поклон ему за это. А как режиссер – он для меня не знамя. Нет и все! Шукшин – да, Тарковский – да. А Никита – нет. Он никогда босиком по земле не ходил. Понимаешь?

Шукшин и Тарковский – однокурсники. Они шли по земле навстречу друг другу, босыми стопами шли. Самое страшное – от земли оторваться. Они не оторвались. Два полюса. Шукшин – от пяток до мозгов. А Тарковский – от мозгов до пяток…

Понимаешь их сходство и их разницу? Тарковский – ох, он мне душу и промял тем же «Рублевым». Я по-другому на жизнь смотреть стал после работы с ним. Россию стал иначе понимать и чувствовать. Но это другой и долгий разговор.

«Зеркало»? Там сложно было. На «Зеркале» они разошлись с оператором Вадимом Юсовым, с Васей Севастьяновым, тоже замечательным оператором, разошлись. Те клялись: чтобы мы с этим извергом еще работали? Да никогда в жизни! Через пару месяцев я их встречаю – «Солярис» снимают. Говорю, а как же клятьбы? «Понимаешь, он же режиссер!» – отвечают они…

Гений ли Тарковский? Знаешь, мы этим словом разбрасываемся как песком на побережье. У нас все гениальное – от бабы до кофе. Скажу так, он не пустое место. Очень не пустое!

Темнота и хамство

Видишь ли, какая интересная штука. Шукшин принимается всеми, включая и Тарковского. Он в восторге был от «Калины красной». Я никогда не видел ни единого камня от поклонников Тарковского в сторону Шукшина, а вот поклонники Шукшина на Тарковском редко когда живое место оставляли. Это говорит о нашем хамстве, и нашей темноте. Многие считают, что Тарковскому было легче, он же сын большого поэта. А вот Шукшин со Сросток пробился….

Тарковский – ох, он мне душу и промял тем же «Рублевым»

Это, мягко говоря, некорректно. У Андрея была своя школа несчастий, и у Шукшина она была. Но тоже своя.

Тарковский не эмигрировал, ему же здесь работать не давали. Его же просто замудохали. «Рублева» он делал свободно, а «Зеркало» он делал саморедактурой. Резал себя внутренним ножом. А художник с ножом внутри – это часто погибель. Природа таланта к ножу не приучаема.

У меня 300 картин за плечами, а «Маленькая Вера» стала настоящим успехом. В чем тут секрет этого чудо-кода?

Формула успеха – тайна великая! Получается порой не то, что ты хотел и задумывал, а то, что получилось. По задумке «Маленькой Веры», должно было быть, что, вся ее семья – родненькие люди. А по факту вышло, что только папа ей родненький и прижимает он к себе ее, негодницу, как самого родного и жалкого дитя.

Я же не хотел сниматься в этой работе. Там начал сниматься Автандил Махарадзе, но у него потом что-то не получилось, и нашли меня. Я прочел сценарий, все живо, интересно. Вот таким путем я туда случайно и попал. Людка Зайцева говорила: «Господи, ну какой Назаров? Он же не годится...»

Формула успеха – тайна великая!

В «Маленькой Вере» сработали две вещи: тема и правда. В жизни же еще страшнее бывает. А так правда получилась-то глубокая, но беда в том, что в ней никто не стал разбираться. Залезли в г*но и стали в нем рыться. Вместо глубины и осмысления.

Дерьма не меньше в «Ромео и Джульетте», когда две равноуважаемых семьи не хотят унять кровопролития. И в «Андрее Рублеве» тоже чернухи немало. Но у товарища Шекспира и Андрея Тарковского есть другой полис. А в «Вере» не получилось выхода, места альтернативе там не нашлось. А если в истории нет выхода – значит, зря затевали всю эту канитель.

Мы с «Маленькой Верой» проехали всю страну. Помню, в Ленинграде на встрече со зрителями встает тетка в каком-то жутком платье из панбархата, в немыслимой жилетке и говорит: «Господи, какой вы тут монтаж обсуждаете. Скажите, жить-то как?». И тишина гробовая повисла в зале. Вот на этот вопрос в картине не было ответа. То, что плохо, мы показали со всей смелостью, а то, что жить надо просто по-человечески, не показали…

Я еще не развалина

Хороший ли я отец? Изо всех сил стараюсь быть хорошим отцом, а уж как это получается – не мне судить.

Сегодня время темное. Что мои дети думают о кино? Они со мной на эту тему не разговаривают. Кто они – западники или почвенники? Не знаю.

Если упаду на тротуаре, то, думаю, поднимут. А если не поднимут, то сам виноват. Только сам. У меня мужицкая часть жизни очень сложная. У меня в другой семье есть еще две дочки, я им до сих пор плачу алименты и помогаю, чем только могу. Ну и что, что они взрослые? Так я сам еще не развалина… У меня пятеро детей, я все по совести делю на пять равных частей. Никогда мне суд ничего не делил, только совесть.

Святая ли у меня жена, что стерпела дочек на стороне? (вздыхает). У меня к ней тоже масса претензий. Если бы не эти претензии, то может, ничего бы и не было. Она московская девочка...

А я тоже не просто так. Это их дело, что они терпят или не терпят. Оно, с одной стороны, вроде и нехорошо такие маневры делать. Но и давить себя тоже нехорошо. Вот я и не давил…

Никогда мне суд ничего не делил, только совесть

Помогать – это счастье! Мне же, кроме свежей сорочки, ничего не надо. Понимаешь, все непросто, у одной из внучек аутизм прицепился… Все переживаем за нее. Я же хоть и в Бога не верю, но благодарю его постоянно.

И о смерти не думаю, мать ее так. Что про нее думать! Я же сто раз терял сознание, поэтому знаю, что такое смерть. Потерял сознание и все…

Был же мир без меня, и еще будет без меня. За чертой никакой души нет. Нет! «Душа в заветной лире мой прах переживет» – точнее и лучше сказать невозможно.

Гадить не надо!

Что чувствует молодой мужик, когда он понимает, что у него сломанный позвоночник? (Думает)

Помню, когда теща меня первый раз навестила, то она первое что сказала: «Лежит абсолютно здоровый мужик. Но со сломанным позвоночником…» Помню, возле моей кровати висела петля из бинта скрученная, я ее всю изгрыз, но не пикнул.

Ну случилось – автодорожка. Два дня ждали смерти, пять дней полного паралича, но ничего такого не случилось. Просто у меня был хороший перелом. Все мои осколки от удара правильно отлетели. Так мне говорили врачи. Еще медицина открытым текстом мне говорила тогда: «Максимум до сорока лет дотянешь…» Мне сегодня немножко больше сорока. Тяну!..

Главное в жизни совесть не потерять!

50 дней лежал на животе, потом встал на четвереньки, затем на коленки. Вставать они мне не разрешали, я сам встал, а вместо ног кисея… Отвыкли. По миллиметру жить и ходить учился.

От наркотиков и обезболивающих я часто отказывался. Так выкарабкивался. Самое страшное, когда со мной все это случилось, – жена была на третьем месяце беременности. Ее на аборт гнали! Мы посмотрели с ней друг на друга, и… она решила рожать. Никакой депрессии! Боже упаси! Принесли мне пишущую машинку, я на ней рассказики какие-то пописывал. Помирать и мысли не было. У меня же дела были… Рассказ надо писать!

Что я из этого вынес? Главное в жизни совесть не потерять! Чтобы не было мучительно больно за бессовестно прожитые годы. Гадить не надо! С чистой совестью легче жить! Вот это я точно уяснил.

И пакости мне делали, и гадости, и всех я их, пакостников своих, знаю поименно. Но здороваюсь со всеми ними во всю улыбку. Благодарен я им за многое. Я никогда на них не облокочусь, не положусь. Но цену знаю.

О большинство,
о большинство,
ты столько раз не право было.
Ты растлевало и губило,
и ты теперь –
не божество, – удивительно точно написал Евгений Евтушенко.

Трагедия наша в хамстве. Самок страшное, когда хамство взрослых простительно, а хамство детей не прощают. Вот где бездна лицемерия!

Что делаю, когда мне хамят? Либо отбриваю наотмашь, либо обтекаю… Сам стараюсь не хамить.

Лучшего учителя, чем жизнь, не найти. Иду я на дачу, возле одного из домов сидит собака, которая на меня кидается ни с того ни с сего. Я оторопел. На второй день иду – она опять на меня кидается, а я-то уже готовый был и ботинком ее по роже. Вот так и с людьми!

Чего мне хочется?

Хочу, чтобы умнел народ. Дури много. Сегодня из-за чего кровь льется? Из-за дури! Сегодня змея лжи извернулась так, что многие считают, что японские города Хиросиму и Нагасаки ядерными бомбами бомбил Советский Союз, а не Америка.

А за что украинские хлопцы сегодня режут своих кормильцев – жителей Донбасса? Ведь Донбасс давал Украине больше 40 процентов национального валового дохода. А они их бомбят и расстреливают. Кормильцев!

Им в мозги сегодня уже нагадили, что Сталин – это оккупант, а Гитлер –освободитель. А уголовник Бандера – икона нации. Расстрелянные в Бабьем Яру при этом переворачиваются, но это сегодня многих уже не волнует.

Межа эта называется тремя словами: долг, любовь и совесть. Вот на них мир и держится.

Человеком быть не трудно. Человеком быть лучше, чем зверем! Ударить ближнего – это зверское. А человеческое у Александра Сергеевича Пушкина, при всех его грехах – «Я вас любил…»

Все возможно: и любить, и любиться, но главное – не терять самоуважение. Любого качка-нарцисса можно остановить одним ударом банального стеклянного графина. Но какими тоннами летящего по рельсам металла можно остановить маленькую женщину, которая кинулась под поезд спасать свое дитя? Не остановишь! Для нее самое главное – спасти. А там уже будь что будет. Вот как человек относится к жизни! По-другому не бывает и не будет никогда. А те пацаны, которые ложились на амбразуру?! Наша история знает их более четырехсот. Командир его не заставит. Человек сам шел на смерть. Представляешь, что у него внутри было в те секунды?!

Есть одна межа между той бабой, которая кидается за своим дитем под летящий поезд, и тем мужиком, который ложится грудью на амбразуру. Межа эта называется тремя словами: долг, любовь и совесть. Вот на них мир и держится.

Счастье? Как у Аркадия Петровича Гайдара «Тимур и его команда»: «Я стою, смотрю, всем хорошо. Все спокойны. Значит и я спокоен тоже». Вот оно счастье!

Счастье – когда я никуда не лезу, никого не пихаю. Ну и что, что я хотел, а досталось другому? Девушка, женщина, радость, роль… Ну и что с того? Счастье не в этом. В чем? Скажу так: мне на тот год исполнится 80 лет. Трудно? Как на духу говорю – не знаю. Чего только нет: спина сломана, онкология и урология. Да пошло оно все на… Живу и живу. Летаю, порхаю. Цыц, жизнь продолжается!

Счастливый ли я? Да. Вот видишь, больше часа общаемся – и я тебе не надоел. Разве это не счастье?

Из биографии

Юрий Назаров, народный артист России. Снялся более чем в 300 фильмах, среди которых «Трактир на Пятницкой», «Демидовы», «Отец Сергий». Любимой ролью считает кинообраз Степана Жерехова из фильма «За облаками – небо». О летчиках, которые, рискуя жизнью, осваивали новую реактивную технику.

Источник новости: http://www.amur.info/column/yaroshenko/7097